Проект «Мама может все!» предлагает прочесть фрагмент из книги социального психолога Джонатана Хайдта «Тревожное поколение. Как Великое подключение детства вызывает эпидемию душевных болезней». Эта книга – глубокий анализ причин стремительного роста тревожности и депрессии среди современных подростков и молодых людей. Хайдт убедительно доказывает, что чрезмерное увлечение цифровыми технологиями и, как следствие, недостаток реального социального взаимодействия, оказывают разрушительное воздействие на психическое здоровье молодого поколения. Книга предлагает не только диагностику проблемы, но и конкретные пути ее решения, адресованные родителям, педагогам и политикам, стремящимся создать более здоровое и счастливое будущее для своих детей.
Лучшее поделки и идеи в телеграм: посмотреть
Чтобы оставаться в режиме исследования, антихрупким детям нужно играть
Антихрупкость помогает объяснить многие загадки человеческого развития. Например, почему дети добавляют в игры элемент риска? Почему, научившись кататься на скейтборде по пологому склону, они переходят на более крутой склон, затем на лестницу, а потом, возможно, и на перила? Почему дети выбирают занятия, которые практически наверняка приведут травме, и не одной? Исследователи игр давно знают ответ. Как писали норвежские ученые Эллен Сандсетер и Лейф Кеннайр в 2010 году, захватывающие переживания оказывают антифобическое действие.
Сандсетер и Кеннайр начинают с загадочного факта, давно известного в клинической психологии: фобии сосредоточены вокруг ограниченного числа животных и ситуаций, которые редко приводят к смерти. Это могут быть змеи, даже самые крошечные, замкнутое пространство, темнота, публичные выступления и высота. Напротив, очень немногие боятся того, что действительно убивает наших современников: автомобилей, опиатов, ножей, огнестрельного оружия и нездоровой пищи. Более того, фобии у взрослых редко можно связать с неприятным опытом в детстве. На практике дети, часто падающие с деревьев, во взрослом возрасте боятся залезать на них меньше остальных.
Эту загадку может объяснить эволюционный подход. Распространенные фобии развивались на протяжении миллионов лет жизни охотников-собирателей, и некоторые из них (например, страх змей) разделяют другие приматы. В нас с рождения заложена готовность обращать внимание на определенные вещи — в том числе змей — и легко приобретать боязнь из-за однократного негативного опыта или реакции других людей в группе. Но если ребенок постоянно сталкивается с источником страха, тот обычно ослабевает.
Чем больше опыта приобретают дети, тем больше их начинают притягивать вещи, которые раньше пугали. Они приближаются к ним, обращаются за советом к взрослым и детям постарше, учатся отличать опасные ситуации от менее опасных и постепенно преодолевают страх, который в итоге превращается в азарт и триумф. Вспомните, как меняется лицо маленького ребенка, когда он тянется потрогать червяка под камнем, который вы подняли во время прогулки. Смесь страха и любопытства превращается в крик восторга и отвращения, когда он, смеясь, отдергивает палец. Он сделал это! Теперь он будет меньше бояться, когда столкнется с червяком в следующий раз.
Осенью 2022 года, пока я писал эту главу, в моей семье появился щенок. Вильма — маленькая собака, и когда мы впервые начали выгуливать ее по многолюдным тротуарам Нью-Йорка, она весила около трех кило. Сначала она всего боялась, включая более крупных собак, и ей было трудно расслабиться, чтобы “сделать свои дела”.
Со временем она немного привыкла, и я начал спускать ее с поводка, по утрам позволяя бегать в парке с другими собаками. Там она тоже сначала боялась, но вела себя так, будто читала работы Сандсетер и Кеннайра: медленно приближалась к гораздо более крупным собакам и убегала со скоростью молнии, стоило им сделать шаг в ее сторону. Иногда она бежала ко мне, чтобы почувствовать себя в безопасности, но затем срабатывала ее антифобическая программа.
Не сбавляя скорости, она разворачивалась у моих ног и бежала обратно к собаке за острыми ощущениями. Вильма экспериментировала: нащупывала баланс между страхом и радостью, к которому была готова в конкретный момент. Многократно переключаясь между режимами исследования и защиты, она научилась оценивать намерения других собак и продолжала играть и баловаться, даже когда ее сбивали с ног в вихре лап и хвостов.
Дети — и щенки — жаждут острых ощущений и должны их получать, чтобы преодолеть детские страхи и настроить мозг на режим исследования по умолчанию. Детям нужно качаться на качелях и спрыгивать с них. Им нужно исследовать леса и свалки в поисках новизны и приключений. Им нужно визжать вместе с друзьями, смотря фильмы ужасов и катаясь на американских горках. Именно так они развивают широкий спектр навыков, включая способность самостоятельно оценивать риски, правильно действовать при столкновении с опасностью и понимать, что, даже если что-то пойдет не так и они получат травму, в большинстве случаев они смогут справиться без помощи взрослых.
Сандсетер и Кеннайр определяют рискованные игры как “захватывающие и волнительные формы игры, подразумевающие риск получения физической травмы”. (В статье 2023 года, расширенной версии предыдущей работы, они добавляют, что рискованная игра также требует элементов неопределенности.) Они отмечают, что такая игра обычно происходит в свободное время на открытом воздухе, а не в рамках организованных взрослыми мероприятий. Детей часто тянет к занятиям, которые приводят к относительно безобидным травмам в виде синяков и порезов.
Проанализировав виды рисков, которые ищут дети, получившие свободу от взрослых, Сандсетер и Кеннайр выделили шесть основных: высота (например, лазание по деревьям и игровым конструкциям), скорость (раскачивание на качелях и быстрый спуск с горок), опасные инструменты (молотки и дрели), опасные элементы (эксперименты с огнем), контактные игры (борьба) и исчезновение (прятки, блуждание, возможность потеряться).
Это основные виды острых ощущений, необходимые детям. И они будут тянуться к ним, если взрослые их не остановят, что и произошло в 1990-х. Обратите внимание, что видеоигры этих рисков не предлагают, хотя в таких, как Fortnite, аватары сталкиваются сразу со всеми их видами. Люди — существа материальные; прежде чем проводить много времени в виртуальном мире, дети должны научиться управлять своим телом в физическом.
Если посмотреть фотографии игровых площадок, сделанные до 1980-х годов, можно увидеть, как дети ищут риск и острые ощущения. Некоторые из них, однако, слишком опасны — например, как на рисунке 3.4. Если дети упадут с такой высоты, они могут заработать серьезные травмы и даже сломать себе шею.
Напротив, на рисунке 3.5 изображена карусель — лучшее изобретение из тех, что можно найти на детской площадке. Для игры на карусели требуется сотрудничество: чем больше детей присоединяются, тем быстрее она вращается и тем громче дети кричат, усиливая острые ощущения. Центробежная сила карусели предлагает физические ощущения, которые невозможно получить в другом месте, что делает ее уникальным образовательным инструментом. Если лежать в центре, можно войти в состояние измененного сознания (заработать головокружение). Более того, на карусели всегда найдется возможность испытать дополнительный риск: дети могут вставать, свешиваться с нее или бросать мяч товарищам во время вращения.
Неосторожность на игровой площадке может привести к травме, но обычно не слишком серьезной. Это означает, что дети получают прямую обратную связь от собственных ловких или неумелых движений. Они учатся управлять своим телом и обеспечивать безопасность себе и другим. Исследователи, изучающие детские игры, пришли к выводу, что риск незначительных травм должен быть особенностью, а не ошибкой в дизайне игровой площадки. В Великобритании их слова приняли во внимание и добавили на площадки строительные материалы, молотки и другие инструменты, которые используются под присмотром взрослых. Как сказал мне один умудренный опытом администратор летнего лагеря: “Нам нужны синяки, а не шрамы”.
К сожалению, сейчас карусели попадаются редко, потому что представляют определенный физический риск, а в такой сутяжнической стране, как Соединенные Штаты, — еще и судебный. Из-за страха судебных разбирательств с 1990-х годов количество рискованных игр на большинстве американских площадок постоянно уменьшается. На рисунке 3.6 показан тип конструкций, с которыми чаще всего сталкивались мои дети в Нью-Йорке начала 2010-х годов. На таких площадках сложно заработать травмы, а значит, сложно научиться их избегать.
Безопасные горки устраивали моих детей до 3 или 4 лет, но к 6 годам им захотелось больше острых ощущений, и они нашли их на Кони-Айленде. Парки развлечений по всему миру предназначены давать детям два из шести типов риска, описанных Сандсетер и Кеннайром: высоту и скорость. Аттракционы позволяют получить страх в разных дозах (с почти нулевым риском травм), и когда я отвозил детей с друзьями на Кони-Айленд, в машине они только и делали, что обсуждали, на какие страшные аттракционы сегодня пойдут.
Возможно, вашей первой реакцией на фотографию старой детской площадки стала радость: “Да кому такие нужны!” Какой родитель захочет рисковать своим ребенком? Однако отсутствие рискованных игр на открытом воздухе может иметь серьезные последствия.
Во время написания этой главы я встретился с Марианой Бруссони, исследовательницей игр из Университета Британской Колумбии. Бруссони познакомила меня с научной работой, показывающей, что риск получения травмы за час активной игры ниже, чем за час спортивных занятий под руководством взрослых. При этом игра приносит гораздо больше пользы для развития, поскольку дети сами принимают решения, устанавливают правила, обеспечивают их соблюдение и сглаживают конфликты.
Бруссони выступает за поощрение рискованных игр на открытом воздухе, потому что в долгосрочной перспективе они воспитывают самых здоровых детей. По ее словам, наша цель при проектировании игровых площадок должна заключаться в том, чтобы “обеспечить детям минимально необходимую, а не максимально возможную безопасность”.
Исследователи игр, такие как Бруссони, Сандсетер, Кеннайр и Питер Грей, помогают понять, что для развития навыков и преодоления страхов антихрупким детям нужна игра, предполагающая определенный риск. Как и моя собака Вильма, только сами дети могут оценить уровень риска, к которому они готовы. Так они настраивают свой ожидающий опыта мозг. Как молодые деревья на ветру, дети, регулярно сталкивающиеся с небольшим риском, вырастают во взрослых, которые способны без паники справиться с гораздо более серьезными проблемами. Напротив, дети, воспитанные в тепличных условиях, могут оказаться парализованными тревогой еще до того, как достигнут зрелости.
Меня часто спрашивают, почему я призываю родителей быть более бдительными и ограничивать активность детей в интернете, хотя до этого годами твердил, что пора обеспечить им независимость и перестать чрезмерно их контролировать. Разве дети не могут вырасти антихрупкими в интернете? Разве там они не сталкиваются с неудачами, стрессом и трудностями?
Слишком мало признаков указывают на то, что проведенное в телефоне детство развивает антихрупкость. Детство человека формировалось в реальном мире, и мозг детей “ожидает” реальных вызовов: телесных, синхронных, происходящих один на один или в небольших группах, в сообществах, которые выдерживают испытание временем.
Для физического развития нужны физические игры и физический риск. Виртуальные сражения в видеоиграх не приносят физической пользы. Для социального развития нужно научиться искусству дружбы, которое воплощено в физических действиях: друзья что-то делают вместе, прикасаются друг к другу, обнимаются, игриво дерутся. В реальном мире ошибки обходятся не так дорого, и их можно мгновенно исправить. Более того, есть четкие сигналы примирения, такие как извинение с соответствующим выражением лица. Улыбка, похлопывание по спине или рукопожатие показывают, что все в порядке, обе стороны готовы двигаться дальше и продолжать играть, развивая навыки восстановления отношений.
Напротив, когда социальные отношения переходят в сетевое пространство, они становятся бестелесными, асинхронными и зачастую поверхностными. В виртуальном мире, где контент сохраняется вечно и доступен для всех, даже небольшие ошибки могут привести к серьезным последствиям и вызвать резкую критику со стороны незнакомцев. Извинения высмеиваются, а сигналы о примирении часто неоднозначны. Вместо того чтобы развивать социальные навыки, ребенок остается с чувством социальной некомпетентности, потери статуса и тревоги по поводу будущих взаимодействий.
Вот почему нет противоречия в том, что я призываю родителей меньше контролировать детей в реальном мире, но больше — в виртуальном, откладывая их погружение в онлайн-пространство. Детство формировалось на Земле, и детская антихрупкость ориентирована на земные условия. Небольшие ошибки способствуют росту и обучению. Но если воспитывать детей на Марсе, возникает несоответствие между их потребностями и тем, что предлагает окружающая среда. Если ребенок упадет на поверхности Марса и разобьет защитное стекло шлема, его ждет мгновенная смерть. Марс беспощаден, и жизнь там требует постоянного режима защиты. Конечно, интернет не настолько опасен, но похож на Марс тем, что небольшие ошибки могут привести к серьезным последствиям. Эволюция не научила детей справляться с вирусной информацией, анонимностью, нестабильностью и возможностью опозориться на весь виртуальный мир. Даже у взрослых с этим возникают проблемы.
Мы неправильно подходим к защите детей. Нужно давать им больше практики, которая потребуется в реальном мире, и откладывать их попадание в онлайн-мир, где преимуществ меньше, а защитных механизмов практически нет.
