Я учусь на учителя литературы средних и старших классов, поэтому буду работать с детьми в возрасте от одиннадцати до восемнадцати лет. Однако во время практики мы обязаны отработать неделю в начальной школе, где учатся дети четырех — одиннадцати лет. Именно так я оказался этим прохладным весенним утром на крошечном стульчике в окружении очень маленьких людей. Все они смотрят на меня: кто-то с любопытством, а кто-то с нескрываемым неудовольствием.
Я помогаю детям с таблицей умножения и понимаю, что семь на девять — это слишком сложно для них. Затем играю роль приглашенного судьи во время упражнения «Покажи и расскажи». После рисую вместе с шестилетними детьми, и мой рисунок оказывается среди самых неудачных. Больше всего меня впечатлило то, насколько громкими могут быть маленькие дети.
Лучшее поделки и идеи в телеграм: посмотреть
Некоторые учителя качают головами и говорят: «Понятия не имею, как вы справляетесь со старшими учениками», но то же самое я думаю о них. Хотя наша работа называется одинаково, по содержанию она совершенно разная. Во-первых, учителя начальных классов преподают все предметы, поэтому должны быть одинаково компетентны в науке и искусстве. Если вы считаете, что они не обучают ничему сложному, рекомендую ознакомиться с экзаменационными заданиями для выпускников начальной школы. Лично я не смог сходу ответить, сколько вершин у квадратной пирамиды. Во-вторых, если мы переключаемся между разными классами, они весь год работают с одним. Это помогает хорошо узнать каждого ребенка, но если попался сложный класс, работа превращается в настоящий кошмар.
ВОЗВРАЩАЯСЬ ДОМОЙ В ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ПРАКТИКИ В НАЧАЛЬНОЙ ШКОЛЕ, Я ГАДАЮ, ПОЧЕМУ ВСЕМ УЧИТЕЛЯМ НАЧАЛЬНЫХ КЛАССОВ НЕ ДАЮТ ОРДЕН ЗА НЕВЕРОЯТНОЕ НАПРЯЖЕНИЕ, КОТОРОЕ ОНИ ИСПЫТЫВАЮТ КАЖДЫЙ ДЕНЬ.
Вдруг я замечаю, что слева от меня кто-то шагает. Это одна из шестиклассниц, с которыми я работал в тот день. Ее зовут Марта, и ей недавно исполнилось десять. Ее волосы заплетены в косички, и, наблюдая за ней на занятиях, я понял, что она веселая и разговорчивая. Я спрашиваю ее, куда она идет.
— Я иду к вам домой, — отвечает она.
Я смеюсь, думая, что это неудачная шутка.
— Куда ты идешь на самом деле? — спрашиваю я.
— Я хочу пойти к вам домой, — повторяет она без намека на улыбку.
Перед глазами красной лампочкой мигает инструкция по защите детей. Это классический сигнал, указывающий на то, что ребенок пытается стереть границы между учеником и учителем. Я твердо отвечаю, что она не может пойти ко мне домой. Пока я внутренне поздравляю себя с тем, что мне удалось профессионально выйти из неловкой ситуации, она говорит:
— Если не разрешите мне пойти с вами, я скажу учительнице, что вы меня трогали.
Больше всего меня шокирует спокойствие, с которым она это сказала. В этой новой и страшной для меня ситуации у нее есть власть, и она это понимает.
— Боюсь, что твои слова совершенно неуместны, и мне придется поговорить с директором, — с трудом отвечаю я.
Марта пожимает плечами и уходит. Я стою посреди улицы один и, с одной стороны, чувствую облегчение, что ситуация разрешилась, но с другой — боюсь дальнейших действий Марты.
Я незамедлительно звоню в школу, и директор предлагает мне вернуться, чтобы обсудить произошедшее. Хотя я всего лишь практикант, прекрасно понимаю, насколько серьезны подобные обвинения: часто они ставят крест на карьере. Получить такое в свой адрес уже на практике — это рекорд.
Директор говорит, что Марта уже не в первый раз позволяет себе подобные обвинения, но они ни разу не подтвердились. Мне нужны эти слова поддержки, и я сразу чувствую, как расслабляются мои плечи. Директор заверяет меня, что поговорит с девочкой и ее родителями. Я возвращаюсь к работе в средних и старших классах и радуюсь, что больше не увижу Марту, которая, похоже, не воплотила свою угрозу в жизнь. Меня быстро поглощает водоворот школьной жизни.
Иногда я все же думаю о Марте. Какие события в жизни побуждали ее говорить такое? Директор сказал, что из-за сложных семейных обстоятельств она стала пытаться манипулировать учителями, особенно мужского пола. У меня создалось впечатление, что мужчины плохо с ней
обращались. У нее были знания о сексе, нехарактерные для ее возраста. Нам рассказывали, что это может быть признаком сексуального насилия.
Честно признаться, сначала я очень разозлился на нее. Как она посмела своей ложью поставить под угрозу мою карьеру? Она была готова пойти на это из-за такого пустяка, как прогулка со мной. Однако, когда я успокоился и стал обдумывать произошедшее, испытал к Марте лишь
жалость и сочувствие. Ей было всего десять. Неизвестно, что происходило с ней в прошлом. Такое поведение ненормально для десятилетнего ребенка, и, вероятно, что-то его спровоцировало.
Работая учителем, я возвращаюсь к этому снова и снова.
СТРАННОЕ ПОВЕДЕНИЕ ПРАКТИЧЕСКИ ВСЕГДА СВИДЕТЕЛЬСТВУЕТ О ЧЕМТО БОЛЕЕ СЕРЬЕЗНОМ.
Помню, в детстве я мог устраивать истерики из-за каких-то пустяков, например блюда на ужин. Вероятно, это страшно раздражало мою маму, но она терпеливо меня слушала, позволяла выпустить пар, а потом спокойно спрашивала, что на самом деле меня беспокоит. Всегда оказывалось, что меня обидел кто-то из одноклассников (такое нередко случается с теми, кто играет в учителя, а не в футбол). Я рассказывал обо всем, и мне становилось гораздо легче.
К сожалению, я не так терпелив, как моя мама, но отлично усвоил урок, который преподал мне случай с Мартой. Практически всегда есть причина, объясняющая плохое поведение детей. Это не оправдывает ребенка и даже не значит, что его не следует наказывать, но очень помогает сдержаться в ответ.
Отрывок из книги «Дневник учителя. Истории о школьной жизни, которые обычно держат в секрете» Райана Уилсона.
